«Квятковский — гений вербатимов, брусникинцы — гении их воплощения».

«Премьера новых брусникинцев — не только театральное явление, но и социологическое исследование. <...> На три часа зритель попадает во временной портал: время застыло где‑то в прошлом веке вместе со всеми предметами, одеждой, музыкой, людьми, большая часть из которых на пенсии, а торговлю на барахолке используют как дополнительный заработок». 

«Про нищих, но не опера, скорее, отвязная дискотека; развлечение, вырастающее из «низового» материала и превращающее его в карнавал; «снимающее» жизнь соцпомойки в деталях, но не претендующее на строгий социальный очерк. Не пародия, не насмешка — за кажущейся не слишком сложной драматургической конструкцией очевидна серьёзная работа: месяцы наблюдений и интервью с героями, педантично указанными в программке. Опыт творческого присвоения чужих биографий; школа жизни, из которой извлечён урок арт-метаморфозы тёмной изнанки в театр нарядных миниатюр».

«Вспоминается и Максим Горький с его «На дне», а еще <...> возникают невольные переклички с литературой советских 1920-х и её героями-маргиналами, «собирателями щелей» Кржижановского, «королями пошляков» Олеши, «систематизаторами мусора» Вагинова… И, как ни странно, вряд ли и про эти имена слыхавшие второкурсники ближе подходят, сами не сознавая, к сущности того, о чем писали сто лет назад Олеша, Вагинов, Кржижановский, Эрдман, Вс.Иванов в «У» и т.д., намного ближе, чем обращающиеся к этого рода литературному кладезю многоопытные театральные деятели». 

«Вместе со строгой приверженностью жанру в спектакле появляются размышления на тему — аккуратно и точно подобранные музыкальные ассоциации, альтер-эго персонажей. <…> три с половиной часа проходят невероятно динамично и легко в том числе за счет песен, тексты которых почти точно знакомы».

«Квятковскому удалось выдержать баланс, не уйти в сентиментальность благодаря стихии юмора, пародийным музыкальным интермедиям. Повествовательное полотно разбавляли будто перенесенные на сцену клипы звезд российской и западной эстрады. Аудиальный ландшафт барахолок звучал песнями Шуры, Лепса, Алегровой, Инстасамки, Нэнси Синатры. Многие герои сами выступали в роли исполнителей, стягивая с себя старенькие курточки и комбинезоны, скрывавшие костюмы в блестках. Есть в этом превращении своя доля трагизма — многие из обитателей барахолок мечтали о сверкающей успехом жизни, но она так и осталась мечтой, спрятанной под рыночным прилавком и слоями износившейся одежды».

«Это не только яркий мир, он еще и жестокий, во многом построенный на судьбах людей, которые не вписались в рядовое и благополучное течение жизни. Там много покалеченных судеб. В этом, наверное, и был смысл — чтобы в таком аутсайдерском подполье обнаружить жизнь. И когда эта жизнь обнаруживалась, возникали судьбы, и вдруг появлялась какая-то трансформация внутри самих актеров. Поэтому в большей степени постановка — анализ человеческой судьбы, чем сама эстетика блошиных рынков».

«За два часа перед нами проходит пёстрое карнавальное шествие из колоритных типажей, причём молодые артисты запросто мимикрируют под людей любого возраста и пола, вплоть до 90 лет, имитируют любой говорок, вставляют присущие только этому персонажу словечки, идеально копируют мимику и жесты. Просто какой-то пир для глаз!»

«Вот слеповатый старичок-боровичок Василий Викторович, который несгибающимися пальцами пытается открыть кейс (прекрасный образ, созданный Максимом Худяковым), старушка Алла Натановна, которая себя таковой и не считает и в душе у нее панк-рок, она пришла торговать в золотых босоножках на теплый носок, но все же пришлось переобуться (темпераментно сыграла Камилла Хаева, которая еще появляется на сцене в более спокойных тонких образах). Мария Пореченкова играет сразу букет персонажей от разгоняющегося прямо с утра игривого Сереги до белокурой цыпочки Вероны. Отличный Алексей Устюгов в роли Альбины — роскошной женщиной без зубов, но со строительным дипломом, чья интеллигентность не позволяет ей драться с другими бабами за место на рынке».

«Юные актёры до мелочей скопировали ужимки и неврозы своих прототипов: один шепелявит, другой не вынимает рук из карманов, третий уставился в землю. Постарался художник по костюмам Владимир Бордок: на месте и накладные животы, и обвисшие груди, и про дырки в зубах не забыли. Смотришь на этих гротескных — нарочно не придумаешь — персонажей, рассказывающих запредельную жуть с интонацией анекдота, и рассуждаешь: а если провести специальный показ для этих самых чудаков, как бы они отреагировали? Возмутились бы собственной карикатурности или же остались бы довольны? Скорее, второе: сочувствие не подделаешь, и сколько бы ни хохотал зритель над нелепыми повадками торгашей, никто не уйдёт из зала равнодушным».